Старый рассказ "Вопрос веры" |
Вопрос веры
Холодные бусины чёток мягко струились меж пальцев, пытаясь успокоить, снять напряжение, расслабить. Но тщетно - привычная монотонность движений никак не могла справиться с натянутыми до предела нервами. Я перевёл взгляд с распятия у двери на остатки чёрных с тонкой золотой вязью обоев, уже почти повсеместно отскобленных со стен кабинета. На фоне общего раздрая свежевыкрашенный тёмно-синей краской угол смотрелся весьма выигрышно, но на сердце сразу заворочалась глухая боль. Сколько лет назад я сюда переехал? Пять? Да уж не меньше. И за всё время даже шкафы не переставляли, а тут... Впрочем, не в отделке дело. Отделка - что? Мишура. Суета сует. Главное - вера. Четверть века я наставлял заблудшие души на путь истинный и искоренял ересь. Когда проповедями и добрым словом, когда более приземлёнными, но от этого порой даже более действенными методами. Четверть века службы Церкви без сомнений и колебаний. А теперь... Нет - я никогда не был столь наивен, чтобы считать всех своих братьев по вере образцами благочестия. Отнюдь. Чего уж греха таить - встречались и среди нас паршивые овцы. Растратчики, прелюбодеи, мздоимцы и еретики. Мне ли об этом не знать? Но я верил. Верил и служил. И пусть карьера особо не сложилась; высокие чины и награды обошли стороной, это обстоятельство меня никогда особо не беспокоило. Я всего добился сам. Собственным упорством, умом и преданностью. А ещё всегда твёрдо знал - ловкачи и проныры, разменивавшие бессмертие души на ложь и погоню за мирскими благами, рано или поздно услышат от меня последнее напутствие. Напутствие, которое закончится не словом "Аминь", а командой "Пли". Я невесело улыбнулся, закинул ноги на письменный стол и уставился портрет его святейшества. Нового пастыря нашего... Нового - да. В последнее время в Церкви стало слишком много всего нового. Раньше мне всё было ясно и понятно. Раньше я одобрял изменения, одобрял и поддерживал всем сердцем. Я чётко видел идеал, к которому следует стремиться. А теперь этого не стало. И самое удивительное - или самое страшное? - это не моя вера оказалась по крупицам растрачена на мирскую суету! Нет! Моя вера была всё так же сильна. Вера была - не было доверия тем, кто указывал путь. Пастырям. Или я просто в силу скудости ума не могу увидеть, осознать и проникнуться? Что, если так? Молиться и ждать? А если до скрежета зубовного уверен, что выбранный путь ведёт к катастрофе? Перечёркивает всё, что раньше даровало уверенность в завтрашнем дне? Новые правила, идеалы, устремления! Новые люди в окружении его святейшества. Странные люди. Непонятные. Как и сам новый Отче. Соскочив со стула, я подошёл к окну и скрестил на груди руки, наблюдая, как в огромном костре прогорают и невесомым пеплом уносятся в воздух листы писчей бумаги. Бесценные архивы, вовсе неспроста показавшиеся кому-то слишком опасными. Но мы ведь меняемся! Каждый день и каждый час мы становимся лучше и чище! Теперь мы доверяем друг другу. И разве правильно быть сторожем брату своему? А если кто-то не захочет меняться, вы - лично вы - должны помочь заблудшему и наставить его на пусть истинный. Правильные слова. Красивые. Как и пожирающий старые архивы огонь. Разве достойно соглядатайствовать за благочестивыми иерархами Церкви? Недостойно. И опасно. Меняйся со всеми - или пожалеешь. Вернувшись к столу, я выдвинул нижний ящик и скрутил пробку с початой бутылки виски. Хлебнул из горла и плюхнулся на жалобно заскрипевшее кресло. Быть может, мне и не дано понять высоких замыслов наших пастырей, но пока я ещё в состоянии отличить глупость от начала многоходовой комбинации. А значит - это глупость и есть. И кроется её исток во вседозволенности и уверенности в собственной непогрешимости. В гордыне... Вытерев губы, я поставил бутылку на стол. И усмехнулся. А ведь и я уже не тот, что раньше. Мог ли когда подумать, что буду постоянно держать в ящике стола бутылку? И не дешёвого пойла, предназначенного исключительно для укрепления нервов, а выдержанного односолодового виски? Да - меняются все. Не все отдают себе в этом отчёт. Ещё раз хлебнув, я вновь начал перебирать четки, но в раздражении швырнул их на столешницу. Не время для самоуспокоения! Надо что-то делать! Нельзя молча соглашаться, изменяя самому себе, своим принципам и вере! Выдвинув верхний ящик, я достал тупорылый револьвер и полупустую коробку патронов. Откинул барабан, достал из коробки один патрон. Зарядил. Крутанул. Приставил холодное дуло к виску, и... отложил оружие на стол. Неправильно это. Мерзко. Неподобающе. Моя вера сильна. Мне нет нужды испытывать её и искать ей подтверждений. Она просто есть. Остальное - от лукавого. Да и не изменит это ничего. А делать что-то надо. Пока есть возможность хоть что-то изменить. Пока не сгноили в канцелярии, не сослали в дальний приход. Не прочитали последнее напутствие, то самое лаконичное "Пли!". Меняйся со всеми - или пожалеешь, да... Допив остатки виски, я опустил пустую бутылку в ящик, погладил рукоять старого армейского револьвера. Не вполне отдавая отчёт в собственных действиях, поднял оружие, поймал на мушку лик его святейшества и плавно потянул спусковой крючок. Громыхнуло в тесной комнатушке так, что заложило уши. Чертыхнувшись, я вскочил на ноги и перемахнул через стол, но даже так едва не опоздал - дежуривший на этаже служка толкнулся внутрь буквально мгновенье спустя, как моя ладонь ухватил дверную ручку. - Всё в порядке, - не дал я пройти ему в кабинет. - Пистолет вот чистил... Вытолкнул паренька обратно в коридор, запер замок и обессилено прислонился к стене. Пусть уловивший запах спиртного служка думает, что хочет, - главное разглядеть он ничего толком не успел. А значит, если и доложит куда следует, то опасаться пока нечего... Поднявшись на цыпочки, я снял со стены простреленный портрет его святейшества и убрал его в нижний ящик стола к пустой бутылке. Потом кое-как сгрёб на газету все осколки и ссыпал их в мусорную корзину. Так-то лучше... Лучше, но пулевое отверстие в стене говорит само за себя. Придётся новый портрет искать. Вот незадача... Да уж, некстати бутылка кончилась. А может, оно и к лучшему? Вдруг это рука провидения? Я вытащил стреляную гильзу и отправил её к битому стеклу. После негнущимися пальцами зарядил все семь патронов, и сунул револьвер в правый карман пиджака. Немного поколебался и опрокинул весело звякнувшую смертью картонную коробку в левый. Семь пулек как в Сараево – да. Но запас точно лишним не будет. Глянул на часы и ухмыльнулся: а ведь аккурат к службе успеваю! Вот только стоит ли? Какой смысл разменивать бессмертие души на жалкую попытку сунуть палку в колёса набирающего ход паровоза? Как быть? Изменить ничего не могу, быть безмолвным соучастником - не хочу. Так не лучше ли внять намёкам и уйти? Плюнуть на всё и уподобиться бегущей с корабля крысе? Моя вера сильна, но плетью обуха не перешибёшь. Не стоит и пытаться. Так? Нет, не так. Делай, что должен, и будь что будет. Возможно именно я окажусь той самой последней соломинкой... Хотя и грешно так думать. Гордыня грех - да, но не сидеть же сложа руки! И я взял чистый лист бумаги и заправил его в пишущую машинку. Набил шапку заявления. Помедлил и отпечатал три куцых строчки. Прошу освободить... Здоровье... Возраст... Не достоин... Дата, подпись. Всё. Спаси, Господи, душу раба твоего и избавь от сомнений... Но сомнения никуда не делись. Имею ли я право решать, кому жить, а кому умереть? Особенно, если этот кто - его святейшество и подхалимы из его окружения? Не судите и не судимы будете, - так сказано в Писании. А я? Не толкает ли меня под руку нечистый? Нет, моя вера сильна. И я больше не могу оставаться в стороне... Оставив заявление на столе, я запер дверь кабинета и сбежал вниз по лестнице. На негнущихся ногах вышел со двора и зашагал по узенькой улочке. Благо - идти всего ничего. Пять минут и на месте. Особенно, если срезать дорогу. Пусть храмовый комплекс за последние годы и разросся, но я-то тут не одну пару ботинок стоптал. С закрытыми глазами дойду... С закрытыми глазами не получилось - у знакомого переулка растерянно топтался молоденький послушник: - Сюда нельзя, - остановил он меня и указал на двух перепачканных белилами маляров, которые курили, приставив к стене кисти. Дальше в проулке толпилось ещё несколько человек в рабочих спецовках. - Заляпают. Ремонт... - Понятно. - И я поспешил дальше, но почти сразу замедлил шаг. Что-то в увиденном насторожило, что-то резануло глаза своей вопиющей неправильностью... Зачем белить стену в глухом переулке? Тем более в праздник? Почему маляры в белилах, а на земле ни пятнышка? И с какой целью здесь собралось столько народа? Что за брезентовые свёртки лежат у стены? И откуда маслянистое пятно на рукаве послушника? Разыгралась паранойя или... Или антиклерикалы готовят очередную акцию? И что предпринять? Что?! А должен ли я? Должен ли предпринять хоть что-либо? Ведь сейчас мне только на руку... На руку? Идти рука об руку с дьяволом и надеяться совершить богоугодное дело? Целесообразность - целесообразностью, но нельзя потакать врагам Церкви и Веры! И уж тем более - помогать им. Только вот предупредить охрану не выйдет. Уже шуршит брезент, уже лязгает металл. Так знакомо лязгает металл! Тяжело вздохнув, я перекрестился и сунул руку в карман. - Пожалуй, всё же рискну проскочить, - разворачиваясь, широко улыбнулся служке. - Уверен, ничего страшного со мной не случится. Семь патронов и Божья помощь? Что ж - не самый худший расклад. Аминь.
|
Комментарии
RSS лента комментариев этой записи