Авторизация

 

 

 

Сиятельный. Часть 8
Читать книгу Павла Корнева "Сиятельный"
 Часть вторая "Муза. Всеблагое Электричество и цельноалюминиевая оболочка"

 


Купить бумажное издание: Лабиринт, Озон
Купить и скачать электронный текст на Литрес
Купить и скачать книгу в магазине Автора в форматах fb2, mobi, epub, rtf, txt
Cкачать и слушать аудиокнигу "Сиятельный"

 

 

Муза. Всеблагое Электричество и цельноалюминиевая оболочка

 

Часть 2

 

 

  Ближайшая к итальянскому кварталу ветка паровиков повторяла очертания фабричной окраины; в безветренную погоду дым там стелился по земле непроглядным пологом, заставляя то и дело перхать в бесплодных попытках прочистить саднящую глотку и протирать слезящиеся глаза. Вот и сегодня улицу затянуло серое марево; заводские строения терялись в нем, словно в тумане, и только высоченные трубы маячили где-то вверху наподобие мачт затонувших на мелководье кораблей. Вдоль рельсов тянулись склады и пакгаузы, и лишь когда мы под перестук стальных колес вывернули к реке, на смену им пришли жилые дома.

  Сразу после моста Броуна паровик резко замедлил ход и дальше пополз со скоростью неторопливой улитки.

  Оно и немудрено - всякий большой город отличается беспорядочным, если не сказать хаотичным, уличным движением, и Новый Вавилон в этом плане исключением вовсе не был. Кареты с заносчивыми извозчиками и бестолковые пешеходы, неповоротливые телеги и стремительные самоходные коляски, верховые и велосипедисты заполоняли улицы, сновали из стороны в сторону и наседали друг на друга, создавая заторы там, где ничто не предвещало их появления.

  Вот и сейчас, когда выведенный из себя непредвиденной задержкой вагоновожатый потянул ручку под потолком и округу огласил раскатистый гудок, трусившая рядом коняга испуганно шарахнулась от паровика и сцепилась телегой с соседним экипажем. Извозчик от души стеганул клячу хлыстом, ее хозяин подобного отношения не стерпел и ответил ударом кнута.

  Завязалась свара, к затору направилась пара конных констеблей.

  Я с тоской оглядел закупоривший транспортную артерию "тромб" и соскочил на мостовую, решив пройти остаток пути пешком. Обогнул паровик, прошел перед парой запряженных в экипаж лошадей и зашагал по тротуару, проталкиваясь через толпу зевак. На глаза попался проходной двор, я поднырнул под веревки, провисшие от тяжести мокрого белья, и вскоре вышел на боковую улочку, безлюдную и спокойную.

  Безлюдную и спокойную? Как бы не так!

  - Дядь, купи часы! - окликнул меня малец, бросив рыться в куче мусора.

  Я молча прошел мимо.

  - Дешево отдам! - поспешил следом попрошайка, размахивая ремешком с наручными часами.

  - Не интересует, - коротко бросил я, не замедляя шага.

  Мошенничество с часами, коим жулики стали промышлять сразу после изобретения карманных часов, получило свое второе рождение одновременно с появлением моды на часы наручные, и рассчитывать поймать кого-нибудь на столь древнюю уловку мог лишь недалекий голодранец.

  - Серебряные! - и не подумал отстать чумазый мальчишка, придерживая великоватую кепку, на бегу съезжавшую то на глаза, то на затылок.

  - Отстань! - приказал я, и сразу навстречу из подворотни выдвинулось две тени.

  - Грубишь, дядя! - укорил меня ломающимся голосом юноша внушительных размеров, мясистый и широкоплечий.

  - Нехорошо, - поддержал его парень не столь крепкий, но явно куда более сообразительный, ибо свои слова он подкрепил помахиванием увесистой палки. - А еще в очках...

  Вытянув руку, я поймал за ворот мельтешившего под ногами мальчишку и пинком под зад отправил его к подельникам. Тот даже взвизгнуть от удивления не успел, только всплеснул руками и растянулся в грязи.

  - Ах ты гад! - выругался здоровяк, но вмиг заткнулся, стоило возникнуть в моей руке служебному свистку. - Оп-па...

  Резкий свист промчался по переулку, и малолетних жуликов будто ветром сдуло.

  Не стал задерживаться на глухой улочке и я; полицейских местные обитатели не жаловали, и какой-нибудь доброхот запросто мог выплеснуть из окна таз мыльной воды или высыпать мусорное ведро. Да и не стоило лишний раз искушать судьбу - иные малолетние звереныши ткнут тебя в спину ножом с той же легкостью, с которой их папаши высасывают за обедом кружку пива.

  Новый Вавилон - жестокий город.

  Мне это было известно не понаслышке.

  

  Не забывая оборачиваться и поглядывать по сторонам, я прошел пару кварталов и при первой же возможности вернулся на оживленный бульвар, а уже с него свернул в неприметный проход меж домами с выгоревшими на солнце стенами. Извилистая узенькая улочка постоянно петляла, то огибая отгороженные высокими заборами дворики, то ныряя в арки, и временами становилась сущей тропкой, но в итоге привела меня в район, заселенный выходцами из Греции и Южных Балкан.

  У расположенных на первых этажах магазинчиков и таверн прямо на дороге стояли рассохшиеся табуреты, кое-где к ним были придвинуты бочки и раскладные столики. Изредка навстречу попадались домохозяйки, по обыкновению, увешанные кучей малолетних детишек, тут и там прятались в тени от полуденного зноя седовласые старики.

  В остальном же район словно вымер. Пылились пустые столики под выгоревшими навесами, дожидались наступления вечера убранные к стенам стулья, темнели закрытыми ставнями окна. Большинство здешних заведений распахивали свои двери только с наступлением вечера и работали всю ночь напролет до последнего клиента. Большинство, но не все.

  Кабаре "Прелестная вакханка" пряталось на узенькой набережной безымянного канала, и за столиками под тентом увеселительного заведения расположилось несколько богемного вида господ. Одни с нарочито скучающим видом дымили сигаретами и пили черный крепкий кофе; другие, несмотря на столь ранний час, отдали предпочтение абсенту.

  Деятели искусств, что с них взять! Богема!

  А вот сидевший на корточках у соседнего здания худощавый китаец никакого отношения к творческому цеху не имел, орудиями его труда были не кисти и краски, но кулаки и дубинка.

  Я его знал, костолом работал на господина Чана, ростовщика.

  При моем появлении китаец поднялся на ноги и, на ходу охлопывая матерчатую кепку, без особой спешки потопал навстречу. Не доходя пары шагов, нахлобучил на голову изрядно потрепанный головной убор и без малейшего акцента произнес:

  - Господин Чан хочет получить свои деньги.

  - Он их получит, - уверил я костолома.

  - Время вышло.

  - Возникли сложности. Скоро господин Чан получит все до последнего сантима.

  - Терпение господина Чана не безгранично, - предупредил головорез, издевательски-небрежно поклонился и зашагал по набережной.

  Я проследил за ним взглядом и покачал головой.

  Влезть в долги к китайскому ростовщику было первостатейной глупостью, но откуда мне было знать, что дорогой дядюшка станет цепляться за мою часть семейного фонда с таким отчаянным упорством?

  Раздраженно передернув плечами, я прошел меж столами и распахнул дверь кабаре. Обернувшаяся поломойка округлила от изумления глаза; я приложил к губам указательный палец и потребовал:

  - Ни звука.

  Неопределенного возраста дамочка в застиранном халате послушно кивнула и вернулась к прерванному занятию; вышибала неуверенно помялся, но, по здравом размышлении, решил в разборки сиятельных не вмешиваться и скрылся в задней комнате.

  Я спокойно поднялся по широкой лестнице с резными балясинами на второй этаж, прошел до конца коридора и без стука распахнул дверь сдаваемых внаем апартаментов.

  В комнате царил густой полумрак и витали клубы ароматного дыма. Все окна были задернуты плотными шторами, и лишь краешек одного приоткрыли таким образом, что неяркий свет падал на книгу в руке импозантного господина лет тридцати с песочного цвета усами и аккуратной бородкой, а шкафы и рабочий стол в дальнем углу терялись в тенях.

  Хозяин апартаментов при моем появлении оторвался от трубки стоявшего на полу кальяна и на одном дыхании хорошо поставленным баритоном произнес:

  - Леопольд, друг мой, всецело разделяю твое раздражение, но позволь...

  Ничего ему позволять я не собирался.

  - Лучше заткнись! - потребовал я, обрывая объяснения на полуслове.

  - Это крайне невежливо с твоей стороны! - разыграл обиду Альберт Брандт, талантливый поэт, мой хороший друг и конченый подонок. - Леопольд, твои действия...

  Я швырнул в него попавшуюся под руку подушку и повторил:

  - Хватит! - потом улегся на оттоманку и уставился в потолок. - Когда ты так говоришь, мне хочется проколоть себе барабанные перепонки.

  Поэт заливисто рассмеялся, откашлялся и произнес уже своим обычным голосом, хрипловатым и слегка надсаженным:

  - Все время забываю, что у тебя нет слуха. - Глаза его потускнели и перестали сиять в полумраке апартаментов двумя болотными огоньками.

  Альберт был талантлив не только в стихосложении; когда он начинал декламировать свои вирши, впечатлительные дамочки впадали в экстаз от одних только звуков его чарующего голоса. Так проявлялся его истинный талант, талант сиятельного.

  При желании поэт мог переубедить даже падшего.

  - У меня нет слуха, а у тебя нет совести, Альберт, - заявил я, устраиваясь поудобней. - Ты подлец. Подлец и бесчестный человек. Знаешь, почему я не подошел и не протянул руку? Просто боюсь не сдержаться и двинуть тебе по морде!

  И, надо сказать, мое заявление было преувеличением лишь отчасти. Я действительно был на приятеля очень и очень зол. Просто старался этого не показывать, пряча обиду за излишне резкими словами.

  - Ты как всегда сгущаешь краски, Леопольд, - укорил меня поэт, поднялся с дивана и затянул пояс восточного халата.

  - В самом деле? - опешил я, выдернул из-под головы вторую подушку и швырнул ее в поэта. - Да меня из-за твоего длинного языка чуть не поджарили!

  Альбер ленивым движением отбил подушку в сторону и задернул штору, окончательно погрузив апартаменты в полумрак. Затем подошел к бару и налил себе вина.

  - Я, право, не предвидел особых осложнений, - пожал он плечами. - И в самом деле, Лео! С тобой ведь не случилось ничего плохого, так?

  - Не случилось ничего плохого? - возмутился я, не без труда переборов желание отвесить приятелю пару оплеух. - Альберт, тебя просто попросили написать стихи! Какого дьявола ты растрепал об этом газетчику?! Ты ведь прекрасно знал, что отец моей симпатии не оставит огласку без последствий!

  Поэт вернулся на диван и спокойно развалился с бокалом вина среди многочисленных подушек.

  - Твоей симпатии, Лео? Я не ослышался? - хмыкнул он. - А сиятельная Елизавета-Мария фон Нальц знала о твоих чувствах? Нет? Ты вообще планировал объясниться или намеревался отправить мои стихи анонимным посланием?

  Я промолчал, ведь именно так и намеревался поступить.

  Мое молчание оказалось красноречивей любых слов, и поэт взмахнул рукой, едва не расплескав вино на пол.

  - Леопольд! Пойми, ты не должен скрывать свои чувства. Не должен позволять своей стеснительности...

  - Да какая, к дьяволу, стеснительность! - взорвался я. - Альберт, у нее через месяц свадьба с племянником министра юстиции! Что мне оставалось делать?

  - Брось, Лео! Ты любишь ее?

  - Люблю!

  - Так расскажи ей об этом. Борись за свою любовь!

  - Ничего ты не понимаешь...

  Альберт отпил вина и спросил:

  - Сколько ты тянул с этим? Полгода?

  - Около того. - Я развалился на оттоманке и вновь уставился в потолок. - Никак не подворачивался подходящий случай. А ты все испортил. Ты даже не представляешь, в какие неприятности меня втравил.

  - Обвинять других в собственных бедах - это естественная защитная реакция психики, но если ты выберешь этот путь, то никогда не преодолеешь собственных слабостей, - выдал поэт как по писаному. - Леопольд, я хорошо тебя знаю, понимаю, сколь непросто тебе сходиться с людьми. Да, я поступил неправильно, решив подтолкнуть тебя, но мои намеренья были чисты! Тебе стоило бы давным-давно набраться смелости и рассказать о своих чувствах!

  - Так, значит, это я сам во всем виноват?

  - А кто же еще? - удивился Альберт.

  - Ну ты и гад! - выругался я. - Бессовестный подонок!

  - Скажи честно: ты бы решился заговорить с ней о своих чувствах, не подтолкни я тебя к этому?

  - Ты мой психиатр? - окрысился я.

  - Я просто хотел помочь!

  - Не делай так больше. То, о чем мы разговариваем, только нас и касается. Ты решил вылечить мигрень усекновением головы, понимаешь? Что если я донесу о пасквилях на ее императорское величество, встревоженный твоим пристрастием к алкоголю? На каторге тебе точно придется расстаться с этой пагубной привычкой!

  - Я подумаю об этом, - пообещал поэт, как-то подозрительно быстро капитулируя перед моими доводами. Обычно он не упускал возможности поспорить, но сегодня выглядел непривычно рассеянным; казалось, его мысли витают где-то далеко-далеко.

  Альберт приник к мундштуку кальяна, обессиленно упал на подушку и выпустил к потолку длинную струю ароматного дыма, который и без того настоящим облаком плавал под потолком.

  - Слишком много дыма, - пожаловался я. - На улице дым, здесь дым...

  Вопреки обыкновению мой приятель никак на это заявление не отреагировал, он какое-то время молча лежал на диване, а потом вдруг приподнялся на одном локте и спросил:

  - Не желаешь отведать лимонного сорбета?

  - Не откажусь, - решил я, хоть и заподозрил в этом невинном на первый взгляд предложении некий скрытый подвох.

  Альберт дернул шнурок звонка, вызывая прислугу, и вновь приник к трубке кальяна. В мою сторону он не смотрел и лишь загадочно улыбался, явно лелея в уме какую-то гадость.

  Когда пару минут спустя скрипнула дверь и я обернулся, то испуганно вздрогнул при виде скользнувшей в комнату тени. Но не успел еще сдернуть с носа очки, как бесплотная фигура отступила в сторону от светившей ей в спину электрической лампочки и обернулась невысокой стройной девушкой, черноволосой и миловидной.

  - Господин, - склонилась та над оттоманкой и протянула мне небольшой деревянный поднос с хрустальным кувшинчиком и высоким бокалом.

  - Благодарю, - отозвался я после секундного замешательства и принял угощение.

  Девушка, оставляя за собой шлейф тонкого цветочного аромата, прошествовала к дивану поэта, там грациозно развернулась, и на фоне занавешенного окна четко высветился классический профиль с аккуратным носиком и высоким лбом. А вот очертания фигуры так и остались скрыты длиннополым одеянием.

  - Альберт, дорогой, что-нибудь еще? - чарующим голосом поинтересовалась девушка.

  - Нет, любовь моя, - ответил поэт и взмахом руки отпустил свою новую пассию, - можешь идти...

  Та, легонько покачивая бедрами, вышла в коридор.

  - Красавица, да? - мечтательно улыбнулся поэт. - Ты бы слышал только, как она поет! А как движется в танце! Настоящее сокровище!

  Я наполнил мутным напитком высокий бокал и спросил:

  - И где же ты откопал эдакое сокровище?

  В коридоре послышался заливистый смех.

  - Моя родина - Геликон! - вновь заглянула к нам девушка. - Это в Беотии, очаровательное место! Вам стоит непременно съездить туда, таких видов...

  - Кира! - шикнул на подругу поэт; та осеклась и поспешно прикрыла дверь.

  Я отпил лимонного сорбета и кивнул:

  - Отлично.

  - Специально для тебя попросил сделать без водки, - сообщил Альберт и вздохнул. - Ну и как тебе чертовка? Мой свет в оконце...

  - Друг мой, - покачал я головой, - тебе пора остепениться. Непостоянство в связях до добра не доводит.

  - Что ты в этом понимаешь! - возмутился поэт. - Женщины любят меня, что я могу с этим поделать?

  - Это проблема, да, - кивнул я и уселся на оттоманке. - Одна из воздыхательниц, помнится, даже хотела тебя съесть.

  Альберт неуютно поежился.

  - Глухая ведьма! - выругался он и уселся на диване. - Та безумная рагана едва не прикончила меня, Лео. Как же назывался бордель...

  - "Афины", - подсказал я, поднялся на ноги и перешел к письменному столу поэта.

  Вопреки обыкновению, рабочих записей, черновиков и набросков на нем не оказалось, и даже корзина для бумаг была совершенно пуста, только на дне ее темнел рыхлый пепел. Я потянул носом воздух и решил, что клубы дыма витают в апартаментах не только из-за кальяна, а возможно, и не столько из-за него.

  Пахло горелой бумагой, и этого не мог скрыть даже тяжелый аромат душистого табака.

  - Кстати, Леопольд, - встрепенулся вдруг поэт, - каким ветром тебя занесло тогда в бордель? Сколько тебе было, пятнадцать?

  - Четырнадцать.

  - Не рановато для похода по шлюхам?

  - Искал отца, - сообщил я, открывая буфет. В баре обнаружилось несколько бутылок крепкого алкоголя - ром, водка, кальвадос и абсент. Вина не было вовсе.

  - Искал отца? - удивился поэт. - Правда?

  - Да.

  - С какой стати?

  - Боялся, как бы он не наделал глупостей, - ответил я и приоткрыл штору. Под окном обнаружилось пять пустых бутылок. А еще показалось вдруг, что мебель стоит не на своих местах.

  - Что ты ищешь? - удивился Альберт, вновь наполняя свой бокал.

  - Уже ничего, - ответил я и допил сорбет.

  Поэт сделал несколько жадных глотков и спросил:

  - Скучаешь по нему?

  - По отцу? - озадачился я, застигнутый неожиданным вопросом врасплох. - С ним было беспокойно, - произнес немного погодя, - но да - я скучаю по нему.

  После смерти мамы отец сорвался в безумный забег длиной в десять лет. Мы нечасто задерживались на одном месте дольше полугода, но никогда не покидали Новый Вавилон, словно этот город затягивал нас в свой гигантский водоворот.

  От кого он хотел убежать? От прошлого? Или от самого себя и своих страхов?

  Не знаю. Тогда я об этом не задумывался.

  - Сложно было вернуться в дом, пустовавший столько лет? - спросил Альберт, задумчиво глядя куда-то в дальний угол. Его бокал опустел, но он этого, казалось, даже не заметил. - Начать новую жизнь...

  - Альберт! - одернул я друга. - Какая муха тебя укусила?

  - Я в порядке! - отмахнулся тот, убрал бокал на пол и сцепил пальцы. - Это все весна, будь она неладна. Жара. Солнце. Дни все длиннее, светает раньше, темнеет позже. Я как в тюрьме здесь! Если бы не Кира, давно бы свихнулся...

  Благодаря одному из милых наследственных заболеваний сиятельных Альберт не переносил прямых солнечных лучей, но творческих личностей сложно представить покидающими собственную постель на рассвете даже под угрозой расстрела. Поэтому я напомнил:

  - Вся ночь в твоем распоряжении.

  - Ночь, да, - кивнул Альберт, но как-то неуверенно. - Извини, Леопольд. Это все весенняя хандра.

  Я в этом сомневался.

  - Ты сжег рукописи и вылакал все вино, что было в буфете. Поправь меня, если ошибаюсь, но ты всегда пишешь, когда пьешь.

  - Я пытался! - вскинулся Альберт. Передернул плечами, закутался в халат и повторил: - Я пытался! Все эти дни я пытался... Просто ничего не идет в голову! Муза покинула меня...

  - Вздор!

  - Вздор, - кивнул поэт и провел пальцем по шраму, выглядывавшему из-под короткой рыжеватой бородки. - И тем не менее это так. Чувствую себя полной бездарностью. И все из-за сущего пустяка! Это глупо, это ужасно глупо...

  Я переставил стул от письменного стола к дивану, уселся на него и потребовал:

  - Рассказывай.

  - Ты не поверишь. Решишь, будто я умом тронулся.

  - У меня богатое воображение.

  Альберт помялся, затем поднял левую руку с искривленным мизинцем и спросил:

  - Ничего не замечаешь?

  Я покачал головой.

  - Нет, - но сразу поправился: - Кольцо!

  - Перстень, - уточнил поэт. - Перстень студенческого братства.

  - Потерял?

  - Потерял? - скривился Альберт. - Лео, посмотри на мой палец! Мне сломали его в день вступления в братство! Мизинец сросся криво, чтобы снять перстень, пришлось бы снова его ломать. Проклятье! Да я даже заложить эту побрякушку не мог, когда помирал с похмелья без сантима в кошельке!

  - И ты не помнишь, куда его дел?

  - Разумеется, не помню! Пару дней назад проснулся, а его нет. Перерыл здесь все вверх дном три раза. Три раза, Лео! Сдвинул всю мебель, заглянул во все щели! И ничего. Попросил поискать Киру; не нашла ни она, ни служанки.

  - Ну еще бы, в такой-то темнотище!

  - Не держи меня за идиота, Лео!

  - Думаешь, его украли?

  - Как? Как это могли сделать, не отрезав пальца?

  - Перстень ценный?

  - Студенческий перстень? Шутишь? Ему красная цена - пять франков.

  - И чем же он так важен для тебя? - спросил я, ничего не понимая. - С чего ты взбеленился?

  Альберт недобро глянул в ответ, повалился спиной на подушки и замолчал.

  - Этот перстень вручили мне в шестнадцать лет, через пару часов я первый и последний раз дрался на дуэли. Там мне сломали мизинец и подправили физиономию, - ответил поэт после долгой паузы и прикоснулся к прочертившему левую щеку шраму. - А вечером того же дня я лишился невинности с дочкой врача, к которому пришел перевязать раны! Адово семя! Когда я написал свою первую поэму, перстень был у меня на пальце, это даже серьезней дочки врача! Я носил его половину жизни, понимаешь, Лео? Я не могу без него. Не могу больше сочинять без него, просто не могу.

  - Это пройдет.

  - Я будто пальца лишился!

  - Не самая большая утрата.

  - Убирайся!

  Альберт швырнул в меня подушкой, но я был начеку и легко уклонился. Подушка угодила в тубу с зонтами и с грохотом опрокинула ее набок.

  - Будь я проклят! - выдохнул поэт.

  - Прогуляемся вечером? - предложил я, желая отвлечь приятеля от его тяжких раздумий.

  - Не хочу, - отказался Альберт и попросил: - Будешь уходить, позови Киру, - но сразу приподнялся на локте. - Стой, Лео! Ты ведь полицейский, так найди его!

  - Ты пьян, друг мой, - вздохнул я, забрал стоявшую у дивана полупустую бутылку вина и унес ее в буфет. - Найми частного сыщика.

  - Довериться этим проходимцам? Да они меня с потрохами газетчикам продадут!

  - Побудешь в моей шкуре.

  - Для пользы дела - легко, - фыркнул Альберт. - Но ты представляешь, сколько сыщик запросит в случае успеха? Я буду у него в руках!

  - Договорись с солидным агентством.

  - Все они одинаковые, - отмахнулся поэт и неожиданно трезво заметил: - К тому же, нет ничего проще, чем найти похожий перстень в ломбарде, а мне не нужен чужой перстень. Мне нужен тот самый. Вот так, Лео. Ты поможешь мне?

  Я посмотрел на скорбную физиономию приятеля и сдался.

  - Хорошо, но сейчас мне надо на службу. Зайду вечером и осмотрюсь.

  - Ты настоящий друг, Лео! С утра было так тошно, хоть в петлю лезь, а поговорил с тобой, и от сердца отлегло! - Альберт приник к кальяну, но сразу встрепенулся и напомнил: - Только не забудь прислать Киру! Она меня успокаивает.

  - Теперь это так называется?

  - Не будь вульгарным. Ее любовь - все, что у меня осталось...

  - Ну-ну, - хмыкнул я и вышел за дверь.

  Кира обнаружилась на первом этаже. Девица внимательно гляделась в ручное зеркало и тихонько напевала незнакомую мелодию.

  - Альберт звал тебя, - сообщил я, надевая котелок.

  - Вот так всегда! - рассмеялась девушка. - Не отпускает от себя ни на минуту!

  - Это же хорошо, нет? - хмыкнул я и вышел на улицу, не дожидаясь ответа.

  Новая подруга поэта вызывала у меня непонятное раздражение.

  

 

 

<- Вернуться // Читать дальше ->


Купить бумажное издание: Лабиринт, Озон
Купить и скачать электронный текст на Литрес
Купить и скачать книгу в магазине Автора в форматах fb2, mobi, epub, rtf, txt
Cкачать и слушать аудиокнигу "Сиятельный"

 

Поводырь мёртвых

 


Купить: Лабиринт


Текст на Литрес


Купить: аудио

Купить: Author.Today

 

Павел Корнев. Ритуалист Рутинёр

 


Купить: Лабиринт


Текст на Литрес


Купить: аудио